Выйти из боя - Страница 77

Катя старалась смотреть только на носы своих ботинок. Держатся еще. Вид, конечно, не парадный, но держатся. И комбез неплох. Пропитка помогает, что ли?

Только не думать, не смотреть.

— Эй, красивая, не горюй.

На Катю смотрел раненый, лежащий у противоположной стены коридора. Правая рука в угловатой толстой повязке, уцелевшая лапа прижимает к груди мятую бескозырку. Торчит гипсовая кукла-нога. Улыбнулся бескровными губами:

— Ох, Егор, прикинь, глазки-то какие. У вас в туманах разве такую красоту обнаружишь?

— Товарищ, девушка явно питерская, — прохрипел боец, с головой, сплошь замотанной бинтами, из-под которых блестел единственный глаз. — Интеллигентное изящество у девушки. Но вот слезы — это лишнее. И так сыростью от моря тянет.

— Я не плачу, — сказала Катя, яростно сморгнув. — Тут дух лекарственный, глаза режет.

— Да, дух тут не куртуазный, — согласился тот, что с бескозыркой. — Мы сами с трудом притерпелись. Так что, плоховато там на высотах?

— Деремся, — сказала Катя.

— Да ладно тебе, зеленоглазая. Мы слышали, что ты дивизионному Титанычу говорила. Значит, пятимся? Да ты не бойся, мы в истерике кататься не начнем, силенок маловато. Конец обороне, видать, скоро?

Катя лишь на миг опустила ресницы.

— Спасибо, что без агитации, — прохрипел питерец Егор из-под бинтов. — Я сам политрук, слово ценю. Ну, вы там все-таки, кого сможете, эвакуируйте.

— Давай, двигай, ленинградка, — поддержал моряк. Только ты это… гранаткой не поделишься? А то у нас на двоих полторы руки — натуральная полундра. Братва, вон, винтарь оставила, — он показал глазами на винтовку, стоящую в изголовье. — Да нам с такой мортирой теперь развернуться трудновато.

Катя нащупала под комбинезоном «парабеллум», сунула в горячую ладонь.

— Вот это дело, — оживился матрос. — Ох, зеленоглазая, вот это успокоила. Что ж я такую богиню раньше не встретил?

— Ребята, вы только поразумнее, — прошептала Катя. — Жизнь, она по-разному повернуться может.

— Да ты не беспокойся, — прохрипел Егор. — Я присмотрю. С умом распорядимся. Сейчас силенок поднакопим, глядишь, на свежий воздух выползем.

— Давайте, — Катя сунула под бок одноглазому немецкую «колотушку». — Только вы уж без суеты. А то за кого нам после войны замуж выходить?

— Ого, ловлю на слове, — обрадовался матрос. — Давай, сразу выбирай. Кого осчастливишь?

— Вот жук, — прохрипел Егор. — И здесь ловчишь. Кто меня, такого кота в мешке, выбирать станет?

— Ничего, в бинтах даже загадочней, — улыбнулась Катя. — Ладно, после победы решим. Держитесь, парни.

Катя автоматически дошагала до выхода. На дворе жгло злое солнце. В машину грузили кряхтящих и ругающихся раненых. Рядом дивизионный врач Титаныч злым тихим голосом отчитывал покрасневшую Мотю.

— Ваша подруга, изволите видеть, настаивает на отправке рядового Окунева.

— В виде исключения, доктор, — пробормотала Катя.

Титаныч глянул на нее:

— Окунев — не ходячий.

— Виновата. Он вроде как родственник.

Доктор зыркнул на Мотю.

— Что стоите, Танкова? Хотели грузить, так грузите. Только поживее. Документы и сумку не забудьте.

Мотя-Матильда засеменила в корпус, а доктор осуждающе сказал Кате:

— Что-то вы, срочная барышня из органов, расслабились. Сопли нам здесь ни к чему.

— Солнце яркое, — пробурчала Катя, усиленно смаргивая.

— Что вы хотите, июль на дворе. Так, Танкову я отправляю с вами. В качестве сопровождающего.

— Спасибо.

— Не за что. У вашей подруги супруг — капитан 2-го ранга. Обстоятельство, в данном случае, отягощающее. Уж спровадьте ее подальше. Я Николая Ивановича лично знаю. Рассудительный и достойный врач. В отличие от некоторых взбалмошных особ.

— Понимаю. Спасибо. Извините, вас как зовут? По имени-отчеству?

— Какое это имеет значение? — удивился старик. — Положим, зовут меня Ричард Титович Рябинский.

— У меня мужа Ричардом звали.

— Поздравляю, — дивизионный врач хмыкнул. — Знаете, барышня, убирались бы вы отсюда побыстрее. Отвлекаете.

— Есть убраться.

Катя запрыгнула на колесо, ухватилась за борт «ЗИСа». Двенадцать человек бурчат, ворочаются, освобождая место носилкам с Окуневым. Мальчишка бледный, как бумага, но в сознании. Глянул на «посыльную-диверсантку» с суеверным ужасом. Ничего, потерпит, — перебинтовать его успели.

— Товарищи бойцы! Внимание сюда. Сержант отдельного эвакуационного отдела Мезина. Временно принимаю командование над вверенным мне личным составом. Требую терпения, спокойствия и осознания серьезности ситуации. На ухабах не орать, материться шепотом. Панические настроения давить или пережевывать самостоятельно. Пересадка на плавсредство пройдет в строго назначенное время. По поводу пописать-попить, уколоться и забыться, обращаться к заместителю по медицинской части военфельдшеру Танковой. Вопросов нет? Нет. Поехали.

8.44. Немцы успели перебросить на берег Северной бухты подкрепление. По Воловьей балке прорвались на гору Суздальскую. Одновременно атакуют через Инкерман и по шоссе мимо Шампанстроя. Наши части IV сектора обороны медленно отходят. В III секторе остатки 345-й стрелковой и двух бригад морской пехоты в районе Инкерманского болота ведут бой в полуокружении. В Лабораторной балке гаубичная батарея Чапаевской дивизии занимает позиции для стрельбы прямой наводкой.

3. Полдень

— Где он?

— ДК ремонтников, — Мотя сидела насупившаяся, прижимая к груди свернутую шинель, в кузов сунуть не успела. — Туда в убежище раненые переведены из эвакопункта, разбомбленного на Бастионной. Там твой Чоботко. Я говорила, осколочное стопы у него.